Давор Дзлато | English
«Фундаментализм» представляет собой трудную концепцию для определения. И трудности главным образом обусловлены не сложностью описания определенных действий, верований, идей и основных паттернов, которые помогли бы нам отделить феномен «фундаментализма» от того, что им не является. То, как концепция «фундаментализм» часто используется и в общественном дискурсе, и в научных кругах, показывает, что главное препятствие заключается во внутренней логике, лежащей в основе подразумеваемых и явных определений фундаментализма, различающих действия и идеи, которые «они» продвигают и совершают (которые можно пометить как «фундаментализм») и такие же или схожие действия и идеи, которые совершаем «мы». Это означает, что концепция «фундаментализма» в большинстве случаев используется как устрашающий термин, недостаток описательной составляющей которого компенсируется составляющей оценочной.
Возьмем, например, категории, которые Леонард Вайнберг и Ами Педахзур попытались предложить для определения «фундаментализма» в своей книге «Религиозный фундаментализм и политический экстремизм» (2004). Они определили несколько главных типов «фундаменталистских» группировок и движений (таких как «реактивные» группировки и движения; движения, «описывающие мир в дихотомических и манихейских терминах… выбор между хорошим и плохим всегда является четким и понятным»; фундаменталисты, которые считают, что священные тексты «имеют божественное происхождение и, следовательно, безошибочны и не подлежат сомнению»; и так далее).
Конечно, мы все можем припомнить религиозных радикалов и фанатиков, соответствующих некоторым из вышеприведенных описаний, а может даже и всем описаниям сразу. Однако, проблема заключается не в этом. Следуя данным описаниям, как Скотт Эпплби («Переосмысляя фундаментализм в эру секуляризма», 2011) предупреждал нас что, фундаменталисты легко могут противопоставляться «стандартному эталону рационального, просвещённого, образованного современного человека» (то есть «нам»). В результате этого описательная составляющая определения теряет свою силу в случаях, когда оно применяется избирательно (как это обычно и происходит) для описания тех феноменов, которые представляются «нам» (тем «рациональным, просвещенным, образованным», а также «либеральным» современным людям) проблематичными и неприемлемыми, тогда как «мы» воздерживается от характеризации многих идей и действий, исходящих из нашей собственной социальной, религиозной или политической среды, как «фундаменталистских», даже когда эти идеи и действия довольно хорошо подходят вышеприведенным определениям.
Однако, основываясь на понимании фундаментализма Эпплби как чего-то, что может располагаться в контексте современности, модернизации и секуляризации, я думаю что, можно различать, с одной стороны, «ориентированный на традицию» фундаментализм, который, по моему мнению, может быть радикальным (например, в своем настойчивом требовании самодисциплины, аскетических практик и т.д.) и, с другой стороны, агрессивный, проактивный фундаментализм, как одно из проявлений современной ментальности. Это различие является основой моей дифференциации между негативным пониманием фундаментализма, как феномена, демонстрирующего все типичные проявления того, что в теологических терминах может быть названо гипертрофией индивидуальности – отчужденность от других, восприятие других как экзистенциальной угрозы, убеждение, что только «мы» или «я» на правильном пути к спасению, и так далее – и позитивной концепции христианского радикализма, который стремится утвердить христианский антропологический и метафизический максимализм (часто приводящий к достаточно радикальному стилю жизни, отвержению «этого мира» и тому подобному), однако без боязливого отвержения других, без изоляционистского экстремизма и манихейского разграничения между «нами» (спасёнными, хорошими, правильными) и порочных, грешных, отвратительных «их».
Я хочу сделать предположение, что христианство, если воспринимать его серьезно, предполагает определенный радикализм или даже экстремизм. Этот «христианский радикализм» может быть «не-фундаменталистским» радикализмом (или «хорошим фундаментализмом»), другими словами, это радикализм, которым может и должен утверждаться без исключения других, без восприятия других как угрозы.
Давайте представим кого-то, кто отвергает социальные договоренности, кто призывает к отречению от семейных ценностей и связей, кто не идет ни на какие компромиссы по поводу того, во что он(а) верят, чье послание миру говорит об отвержении абсолютного значения и важности политических властей, и кто в конце концов умирает за свои цели. Это точно можно квалифицировать, как случай «экстремизма» и «радикализма», если не «фундаментализма». И тем не менее, мы все легко узнаем в этом описании образы Христа и его апостолов из Нового Завета. И действительно, они были «радикалами» и «экстремистами». Преобладающая культура Римской Империи признавала их опасными, и если бы власти тех времен могли позаимствовать современную политическую терминологию, то без сомнений их бы называли даже «террористами». Эти античные радикалы были так настойчивы в своих неясных верованиях и идеях, они были настолько фундаменталистами, что они скорее бы умерли, чем сделали то, что делали все нормальные, порядочные и богобоязненные граждане – предложили небольшое жертвоприношение, показывающее уважение и верность государству и доминирующей социальной/идеологической системе.
За столетия христиане привыкли к достаточно радикальным практикам, таким как строгий пост, аскетизм, юродство и многое другое, и часто следствием этих старания, как дополнения к Божьей милости, было обретение святости. Это значит, что с теологической перспективы, вопрос должен состоять не в том, принимаем ли мы «радикализм» или нет. Похоже, что определенный радикализм и экстремизм является важнейшей частью верований, тем, что составляет саму идентичность преданного верующего, стремящегося достичь подобия Божьего и войти в Царствие Небесное («Я знаю о трудах твоих и о том, что ты ни горяч и ни холоден. Как хотел бы Я, чтобы был ты либо горяч, либо холоден! Но раз ни горяч ты и ни холоден, Я извергну тебя из уст Моих!» Откровения 3:15-16).
Из этого можно заключить, что христиане действительно должны быть радикалами и даже фанатиками. Но они должны фанатично любить любовь и свободу. Не как безличные идеи, а как экзистенциальные реалии. А это невозможно без других людей. И, по моему мнению, это «правильный» фундаментализм и радикализм. Истинный радикал христианин знает, что враг главным образом в нем(ей) самом(ой). Важнейшее препятствие, с которым мы сталкиваемся в этом мире, состоит в самом способе нашего существования, а не ком-то устрашающем, находящемся вне нас.
Таким образом, ни одна концепция, формула, идеология или абстрактный принцип не должны быть препятствием для принятия другого человека, в подтверждении любви как «сущности» эсхатологического существования.
Давор Дзалто, доцент и программный директор по исследованию искусства, истории и религии в Американском университете Ром, президент Института по изучению культуры и христианства.
Версия данной статьи первоначально была представлена на международной конференции «Православие и Фундаментализм», организованной Институтом изучения культуры и христианства и Богословской академией Волос при поддержке Центра изучения православного христианства университета Фордам, проходившей 10-12 мая 2018 года в Белграде, Сербия.
Общественное Православие стремится содействовать обсуждению различных мнений по современным вопросам, связанным с православным христианством, предоставляя поле для свободной дискуссии. Позиции, высказанные в этом эссе, являются исключительно авторскими и не отражают взглядов Центра исследования православного христианства и редакторов.